Мария Цырлина

Ветхий Завет: проза или… поэзия?

Сегодня многие исследователи Священного Писания приходят к выводу, что его книги создавались по законам совершенного художественного произведения. В древних текстах Ветхого Завета особенно поражают примеры не только изложенной прекрасным слогом прозы, но и поэзии. Это хорошо видно и в дошедшем до нас древнееврейском тексте, и даже в греческом переводе. Действительно, если Писание — икона Божия, то почему бы в нём, как и во всякой другой иконе, не присутствовать законам художественного творчества?

Не секрет, что наше православное богослужение почти полностью состоит из поэтических текстов. В своём греческом подлиннике песни канонов, икосы, стихиры, тропари и кондаки — это строки с рифмами и ритмом, лучшие образцы древней византийской поэзии. Неслучайно поэтому в богослужение вошла Псалтирь — одна из самых поэтичных книг Библии. Однако поэзия в Ветхом Завете встречается повсюду, даже, казалось бы, в прозаическом повествовании о сотворении мира и истории первых людей после грехопадения.

 

Звукопись времён сотворения мира

В этой древней поэзии мы не увидим ни рифм, ни привычных для нас стихотворных размеров, но она по-своему красива и мелодична. Порой стихами оказывается то, что мы долгое время принимали за прозу. На первый взгляд прозаические библейские тексты в оригинале вдруг обнаруживают ритмическую упорядоченность и чёткость, а их параллелизмы, созвучия, звукопись поражают своей поэтичностью.

Исследователь А.П. Лопухин считает самым ранним поэтическим текстом отрывок из 4 главы книги Бытия — обращение Ламеха к своим жёнам Аде и Циле, состоящее всего из шести строк. Далее — «трудовую песнь» при постройке колодца (Чис. 21:17-18) и благословение Иакова (Быт. 49). Но это далеко не так.

Уже в первой главе книги Бытия мы находим поразительную звукопись, которая свойственна исключительно поэтическим текстам той эпохи. Например, «Да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя» в дошедшем до нас древнееврейском подлиннике звучит так: «tadše ha’areç deše ‘esev mazri’a zera’» («тадшэ хаарэц дэше эсэв мазриа зэра»). «Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую» — «jišreśu hammajim šereç nefeš hajja» («йишрэцу хамайим шерэц нэфэш хайа»). Звукопись передаёт колыхание трав, кишение только что сотворённой жизни. Или вот другой пример звукописи — в псалме 148:4: «Haleluhu shmej ha-shammajim we-ha-majim ’asher me’al ha-shamajim» (халэлуху шмэй хашамайим вэ-ха-майим ашэр мэаль ха-шамайим) — «Хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес». Вообще звукопись — очень распространённое явление в псалмах.

 

Вавилонская поэзия — о том же?

Некоторые отрывки книги Бытия перекликаются с поэтическими текстами Вавилона. Начало второй главы книги Бытия — с началом поэмы «Энума Элиш», также повествующей о сотворении мира:

«И никаких полевых кустарников ещё не было на земле,
и никакая полевая трава ещё не росла,
ибо не проливал дождь Яхве Бог на землю,
и человека не было, чтобы обрабатывать почву» (Быт. 2:5), — повествует книга Бытия (дословный перевод И.Ш. Шифмана).

В вавилонской поэме «Энума Элиш»:

Тростниковых загонов тогда ещё не было,
тростниковых зарослей видно не было,
когда из богов никого ещё не было,
ничто не названо, судьбой не отмечено.

Ритм их в оригиналах тоже совпадает.

Вавилонские поэмы и шумерские гимны, посвящённые религиозным темам, используют почти те же художественные приёмы, что и тексты Ветхого Завета, похожие с ним образы. Взять хотя бы всем известного левиафана. Откуда взялось это загадочное чудо на страницах Библии? Оказывается, строки о нём в книгах Иова, Псалтири и пророка Исаии (Ис. 27:1) заимствованы из вавилонских и угаритских поэтических гимнов о победе богов над мифическим чудищем Литану (в переводе «извивающийся»), гигантским змеем. В Библии этот известный персонаж из поэзии соседних народов стал образом мирового зла, побеждённого Богом.

В поэзии Вавилона и Угарита встречаются и «молоко и мёд» как символ изобилия, образ божества, «шествующего на облаках», «горы севера» как священное место пребывания Бога — все они были заимствованы библейскими авторами для создания ярких поэтических деталей.

Интересно, что чаще всего в книге Бытия стихами изложены слова Господа. Вот, например, слова, сказанные праведному Ною после Потопа:

«И будет в Моем облаке,
облаке над землею,
и будет радуга в облаке,
и Я вспомню Мой договор,
который между Мною и вами
и всякою живою душою,
и не будет больше вода потопом,
чтобы истреблять всякую плоть» (дословный перевод И.Ш. Шифмана).

В некотором роде поэзия совершеннее прозы, красивее неё, а значит, эта форма выражения более других достойна служить для передачи слов Господа. Возможно, по этой причине первые главы книги Бытия, где звучит творческое слово Бога — Творца вселенной, тоже приближены к стихотворной форме. Интересно, что само слово «поэзия» в древнегреческом — языке первого перевода Ветхого и оригинала Нового Завета — происходит от глагола со значением «творить». А в греческом переводе книги Бытия это слово — ποιεω, — от которого происходит «поэзия», употреблено по отношению к Господу, творящему Небо и землю.

 

Древние рифмы

Все книги пророков, где от их имени говорит Сам Господь, также написаны стихами. Самый яркий пример поэзии пророков — Плач Иеремии. Эта книга написана акростихом. Каждая новая строчка начинается со следующей по порядку буквы еврейского алфавита. Использование алфавита в качестве акростиха служило для запоминания текста. Оно также придавало словам пророка характер назидательности: буквы алфавита использовались для перечисления вместо цифр. Автор как бы в алфавитном порядке перечисляет беззакония Израиля и наказания Божии за нераскаянность народа. Последняя глава книги, где приводится молитва пророка за народ, написана уже без акростиха. Ритм этой книги построен так, что каждая вторая строчка короче предыдущей. Таким образом, перед нами — настоящая поэзия, если читать в подлиннике.

Акростихи, звукопись, ритм и древние рифмы-созвучия, к сожалению, утрачиваются в переводах. Большинство «красот» ветхозаветного текста бесследно исчезают и теряются, заставляя нас затем удивляться тому, что пророчество Валаама в книге Бытия, песнь Мариами при переходе Красного моря (книга Исход), победная песнь Деворы и Варака (книга Судей), песнь Анны, матери Самуила (книга Царств), песни Давида в книгах Царств — на самом деле стихи, а не проза. О том, что Песнь Песней — это поэзия, мы узнаём большей частью из учебников по библейской истории, а не из самого текста.

Зато переводы, начиная с Септуагинты, порой дают примеры новых поэтических средств и литературных приёмов. Благодаря ним переведённый текст начинает жить своей собственной жизнью, обретая самостоятельность литературного произведения.

Не нужно думать, что если Священное Писание — литература, то всё, описанное в нём, — художественный вымысел. Тогда точно так же следовало бы думать и об иконе, но ведь мы знаем, что икона отображает реальность более истинно, чем мы способны увидеть нашими глазами без её помощи. То, к чему любое другое произведение искусства только стремится — выражению в своих образах Божественной Истины и Красоты, Священное Писание достигает в полной мере: его художественная реальность полностью совпадает с действительностью. Так происходит воплощение Божественной благодати в человеческом слове. Вот почему Библия — слово и Божие, и человеческое.

 

Непривычная поэзия псалмов

Безусловно, самая поэтичная книга Ветхого Завета — Псалтирь. Чего стоит только поэтический образ бездны, из которой взывает молящийся! Подобно тому, как из колодца лучше видны звезды, из бездны ясней видится Небо. Образы и литературные приёмы делают псалмы тем, что они есть. Можно сказать, что в большой степени благодаря тому, что псалмы — это поэзия, они обладают удивительной способностью утешать, ободрять, вселять веру и надежду. По словам святителя Василия Великого, «псалом — врачевство для ран человеческой души, тишина души, орудие от ночных страхов».

Псалмы изложены от первого лица. Этот гениальный поэтический прием впервые был применён в Древнем Израиле. Благодаря ему читатель, к какой бы культуре и эпохе он ни принадлежал, может произносить их от своего имени, отождествляя себя с молящимся автором.

Вместо рифмы в текстах псалмов созвучия: строки оканчиваются на похожие по звучанию слоги. Иногда созвучия встречаются даже в середине строки. Рифма впервые возникнет лишь в европейской поэзии Средневековья — вначале на целое слово, затем — на окончание. Но иногда созвучия ничем не отличаются от современной рифмы, как, например, в псалме 121 («Возвеселихся о рекших мне „В дом Господень пойдем“…»):

Sha’alu shelom jerushalaim
Jishlaw ’ohavaikh.
Jehi-shalom behhejlekh
Shalwa be-’armenotaikh.

Lema‘an ’ahhaj were‘aj
’Adabra-na shalom bakh.
Lema‘an bejt-’Adonaj
’Elohejnu ’avaqsha tov lakh (Пс. 121:6-9) —

Просите мира Иерусалиму:
да благоденствуют любящие тебя!
Да будет мир в стенах твоих,
благоденствие — в чертогах твоих!

Ради братьев моих и ближних моих
говорю я: «мир тебе!»
Ради дома Господа,
Бога нашего, желаю блага тебе. (Синодальный перевод).

Особенность псалмов — в том, что они пелись. Об этом напоминают нам их надписания: «на музыкальном орудии», «начальнику хора», пометки sela’ («сэла»), означавшие паузу. Исследование пения иудейских общин в Йемене, отделившихся от остальных евреев ещё в первых веках по Р.Х., и, значит, наиболее близких к культуре Ветхого Завета, показало, что манера их исполнения псалмов — плавная и стройная, без скачков, — напоминает григорианское пение. Очень вероятно, что именно так исполнялись псалмы в древнееврейском богослужении.

Подобно современным стихам, псалмы писались по случаю какого-либо события («Писание Давида, когда он убежал от Саула в пещеру» — Пс. 56:1). Есть «царские псалмы» и песни восхождения.

Не все псалмы пелись во время богослужения. Есть поучительные псалмы («Итак, вразумитесь, цари, научитесь, судьи земли» (Пс. 2, 10)). У них есть обозначения michtam — «эпиграмма» и maskil — «учение».

Псалмы полностью построены на законе древневосточной поэзии — параллелизме. Параллелизм — это «смысловая рифма» древневосточной поэзии, повтор в последующих строках другими словами того, о чём говорилось в первой строчке.

Повторы — пожалуй, самый яркий поэтический приём псалмов. В 12 псалме повторы слов и созвучий вместе с ритмом в начале псалма призваны передать тревогу молящегося:

«Доколе, Господь мой, забыт я навек?
Доколе Твой Лик сокрыт от меня?
Доколе ведом сам собой человек?
Скорбь в сердце моём среди дня.
Доколе возвышен мой враг надо мной?
Призри и услышь меня, Господи мой.
Просвети мои очи, и смерти не дай.
„Одолел“ — да не скажет мой враг.
Погубителям в радость неверный мой шаг.
Но на милость Твою положусь, Адонай!
Радость в сердце моём о спасеньи Твоём.
Воспою Воздающего, кем я отмщён!» (Эквиритмический перевод автора статьи).

Акростих — тоже частый поэтический приём в библейской поэзии, безнадёжно утраченный в переводах. Чаще всего библейский акростих — это выстраивание начала строк по алфавиту. Псалмы 11, 24, 33, 110, 111, 144 — акростихи. В псалмах 9 (не полностью) и 36 акростих следует через строчку. В самом длинном псалме — 118, историческом, — каждый восьмой стих начинается с одной и той же буквы. Акростихи нужны были для запоминания текста. Древневосточная цивилизация — это мир, где принято рассказывать тексты наизусть. Книги записывались лишь для того, чтобы более точно передаваться из уст в уста.

Библейские повторы и созвучия, ритмика текста свидетельствуют о том, что на протяжении многих веков этот текст жил, звучал, и создавался изначально для того, чтобы звучать, не умолкая — потому что только такой участи достойно слово о Боге.

Читайте также:

Должен ли христианин прочитать весь Ветхий Завет?