Неделя 20 по Пятидесятнице: о чём читают в храме Апостол и Евангелие?
Трудно жить христианской жизнью без знания Священного Писания. Так же трудно, как плыть по морю без карты и компаса или строить здание, не имея плана. Каждый день на Божественной литургии Церковь напоминает нам те или иные отрывки из Евангелия и Апостольских посланий, чтобы мы задумались об их смысле, сравнили свою жизнь с тем, чего хочет от нас Бог.
Самые важные отрывки — зачала — читаются по воскресеньям. Предлагаем вашему вниманию русский перевод и толкование чтений Недели 20 по Пятидесятнице. Подборка подготовлена Обществом им. М.Н. Скабаллановича при Свято-Троицком Ионинском монастыре, г. Киев.
Апостольское чтение
Послание святого апостола Павла к Галатам, зачало 200, глава 1, стихи 11-19:
Я хочу, братья, чтобы вы знали: Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое; ибо я и не от человека его принял и не был ему обучен, но получил чрез откровение Иисуса Христа. Вы слышали о моём прежнем образе жизни в иудействе, что я, не зная меры, гнал Церковь Божию и опустошал её, во всём народе мне не было равных среди моих ровесников в том, что касалось нашей религии, и особенно ревностно я придерживался отеческих преданий.
Когда же Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью Своею, благоволил открыть Сына Своего во мне, чтобы я благовествовал Его среди язычников, я ни к кому из людей не обратился за советом, даже не пошел в Иерусалим к тем, которые стали апостолами до меня, а ушел в Аравию, а потом вернулся обратно в Дамаск. Потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать. Другого же из апостолов я не видел никого, кроме Иакова, брата Господня.
Сегодня мы можем удивляться тому упорству, с которым апостол Павел подчёркивает независимость своей проповеди от человеческого влияния. Он настаивает на сверхъестественном происхождении его Евангелия, на том, что никто из людей его этому Евангелию не обучал, но принял он его от Самого Бога через откровение Иисуса Христа. Будучи убеждённым и ревностным иудеем, будущий апостол относился к Церкви со смертельной ненавистью. Воистину, с ним должно было произойти нечто чудесное, чтобы он в одно мгновение из гонителя Церкви Савла превратился в апостола язычников Павла.
Это чудо произошло, когда Савла настиг свет той молнии, которая испепелила всё его фарисейство, всю его гордость ревнителя отеческих преданий. Таким чудом было откровение Савлу Воскресшего Христа на дороге в Дамаск. Ослепительное сияние этого откровения апостол позже сравнивал со светом в начале Творения (2 Кор. 4:6), а себя, преображённого этим светом, осознавал «новой тварью» (Гал. 6:15).
После разительной перемены, которая с ним произошла, он, при всём своём потрясении, не стал сомневаться, колебаться, не бросился за советом к «плоти и крови», то есть к людям, даже если таковые обладали авторитетом апостолов Христовых. А если он и ходил в Иерусалим, то было это не сразу, но спустя три года после откровения. Да и ходил он туда «не для того, чтобы чему-нибудь научиться и не для исправления какой-нибудь своей погрешности, но исключительно ради того, чтобы познакомиться с Петром и почтить его своим присутствием» (св. Иоанн Златоуст).
Мы ещё можем понять те практические соображения, которые побуждали Апостола Павла настаивать на сверхъестественной причине радикальной перемены в в его мыслях, образе жизни, а также на Божественном происхождении его апостольства: слишком уж подозрительным могло казаться его современникам превращение рьяного разрушителя Церкви в самоотверженного её строителя и защитника. Но нам труднее понять, почему апостол так упорно настаивает на сверхъестественном, Божественном происхождении Евангелия Христова, которое он проповедует.
Ведь сегодня, когда люди — даже далёкие от Церкви — слышат такие слова как «Евангелие Христово», «проповедь апостола Павла», они неизбежно представляют себе что-то «божественное», возвышенное, высоконравственное, святое, праведное и благочестивое. Но это — результат двухтысячелетнего влияния христианства на культуру, даже если она имеет к христианству косвенное отношение, или вообще никакого отношения не имеет — просто такова привычка, общее место. И мало кому в голову приходит, что Евангелие, которое возвещал апостол, в его окружении и в его время могло восприниматься совсем иначе. И не только могло, но часто и воспринималось как соблазн, обман или безумие (1 Кор. 1:23).
Почему так? Дело в самой сути того, о чём возвещает Евангелие. Мы по привычке не даём себе труда задуматься над тем, насколько противоречит Евангелие тому, чтó есть в мире, тому, чтó мы знаем о нашем мире. А в мире действуют законы, известные нам со школьной скамьи. Это законы физики, по которым действие равно противодействию. Это законы биологии, по которым выживает сильнейший или самый приспособленный. Это законы этики и здравого смысла: «без труда не вытащишь и рыбку из пруда», «что посеешь, то и пожнёшь»…
Подобные законы действовали и в религиозной жизни людей, которые тысячелетиями были убеждены в том, что для получения земных и посмертных благ человек должен совершать определённые действия, угодные богам, которые в язычестве олицетворяли природу с её законами. Но даже при более развитых библейских представлениях о Едином Боге и Творце религиозная жизнь ветхозаветного иудейства руководствовалась аналогичными представлениями. Отеческие предания, о которых пишет апостол Павел, составляли многочисленные толкования Закона Моисея и точно указывали, какие действия необходимо исполнять для получения заслуженной награды от Бога.
И вот появляется некто, провозглашающий конец Закона! «Конец Закона — Христос» (Рим. 10:4), — возвещает Апостол Павел, для которого ещё вчера такая мысль была невообразимой. Это, по сути, и есть Евангелие свободы, объявляющее о том, что отныне люди — не наёмные работники у Бога, который расплачивается с ними за проделанную тяжёлую работу, но свободные сыны Божии и наследники неистощимых Божественных благ.
Нам трудно себе вообразить, какою смелостью должен был обладать человек, дерзнувший утверждать новые основы духовной жизни, шедшие вразрез со всей исторической практикой человечества. Естественно, проповедь апостола Павла вызывала недоумение и сопротивление. И мы знаем, чем закончилось это сопротивление мира для самого апостола — его мученической кончиной.
Евангелие, освобождающее от Закона? Спасение не преуспеянием в делах Закона, не ревностью об отеческих преданиях, не заслугами, но благодатью Божией и верой в Иисуса Христа? Апостола Павла упрекали в том, что он этим учением о спасении подрывает основы религии и нравственности, и делает он это из желания угодить людям, понравиться им, подольститься к ним.
Нет, — отвечает на упрёки апостол, — желание нравиться миру и возвещать Евангелие Христово — вещи несовместимые. Евангелие — не слово лести (1 Фесс. 2:4), и одобрение мира может стать тревожным сигналом для христианской проповеди и для Церкви. Невозможно одновременно поддакивать людям и быть служителем Христовым. Нет, Евангелие не имеет ничего общего с подобными человеческими расчётами на лёгкий успех и популярность. Оно чуждо человеческих мерок, но есть нечто абсолютно новое, прорывающее человеческие и все земные масштабы. Иначе оно не было бы истинным Евангелием, то есть Благой Божественной Вестью, ибо всякое истинное благо имеет начало в Боге.
Весть о высшем благе спасения не только для Израиля, но и для язычников открылась Павлу при встрече с Воскресшим, явление Которого озарило всю его личность светом знания о том, что с Крестом и Воскресением Сына Божия в мир вошло то, что превыше всех законов физики, биологии и так называемой «естественной нравственности». В мире открылась любовь Творца к Его созданию.
Откровение Христа было для апостола Павла одновременно и откровением Евангелия, которое возвещало не мнимое спасение Законом дел, но истинное спасение Законом Божественной любви. В Евангелии Христовом ему открылась последняя истина, состоявшая в том, что Крест и Воскресение — начало конца ветхого и привычного мира с его ветхими законами и ветхой историей. Законы порабощают. — Любовь освобождает!
Но ветхий мир греха иначе как по своим «законам греха» (Рим. 7:23,25) существовать не может. Он не может оставаться равнодушным и безучастным к вести о своём конце. И, разумеется, он сопротивлялся и будет всегда сопротивляться Евангелию. Это сопротивление может принимать форму прямой враждебности и насилия, может принимать форму лицемерного согласия или попыток превратить Евангелие любви в некий новый, — а по сути ветхий, — закон долга. Однако попытки эти тщетны, ибо Евангелие Христово — не вымысел человеческий, но Благая Весть о Божественной «победе, победившей мир» (1 Ин. 5:4).
Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев)
Евангельское чтение
Евангелие от Луки, 83 зачало, глава 16, стихи 19-31:
Поведал Господь такую притчу: жил один богатый человек; он носил роскошные и дорогие одежды, каждый день пировал и веселился. И жил один нищий, по имени Лазарь; он сидел у ворот дома его, весь в язвах, радуясь, когда ему удавалось поесть отбросов со стола этого богача; и только псы подходили к нему и зализывали раны его. И вот, умер нищий и был перенесён ангелами в обитель Авраама. Умер и богач, и похоронили его.
В аду же, среди мучений, поднял богач глаза свои и увидел в вышине Авраама, а также и Лазаря в обители его. И вскричал он: отче Авраам! Смилуйся надо мною и пошли Лазаря, чтобы он омочил хотя бы кончик пальца своего в воде и охладил язык мой, ибо я страдаю в этом пламени.
Авраам же сказал: дитя моё, вспомни: причитающиеся тебе блага ты уже получил в жизни своей, как и Лазарь — бедствия; теперь же он здесь утешается, а ты — страдаешь. И, кроме того, нас с вами разделяет столь глубокая пропасть, что никто, если бы и захотел, ни отсюда к вам проникнуть не может, ни оттуда к нам не может перейти.
И сказал богач: тогда я прошу тебя, отче: пошли его в дом отца моего, ибо там у меня осталось пять братьев; пусть он расскажет им об этом, чтобы и они не оказались в этом месте мучения. И сказал ему Авраам: у них есть закон Моисея и писания пророков: пусть внемлют им. Он же сказал: нет, отче Авраам; вот если кто из мёртвых придёт к нам, тогда они покаются. И тот ответил ему: если они закону Моисея и писаниям пророков не внемлют, то хотя бы кто и из мёртвых воскрес, — даже это не убедит их (покаяться).
Братья и сёстры! Заметили ли вы как Святая Церковь уже на протяжении долгого времени говорит нам о слове Божием? Словом Своим Христос укрощает бурю, исцеляет слугу сотника, дочь хананеянки, воскрешает сына наинской вдовы, насыщает пять тысяч пятью хлебами. По слову Его совершается чудесный улов рыбы… Вот и сегодняшнее Евангелие говорит нам о Слове Божием.
«Некоторый человек», — повествует Евангелие, — «был богат, одевался в порфиру и висон, и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы приходили лизать струпья его». А дальше уже раскрывается нам то, что есть за гробом. Вечность. Богач — в аду, в муках, а Лазарь — на лоне Авраамовом.
И заканчивается это Евангелие такими словами: «Тогда Авраам сказал богачу: «если Моисея и пророков не слушают», т. е. Слова Божия, «то если бы кто из мёртвых воскрес, не поверят». Вот каково значение Слова Божьего: от нашего отношения к нему зависит и наша вечная участь. Богач, хоть ничего плохого и не делал, но не жил по Слову Божьему, и погиб. А Лазарь жил Словом Божьим и спасся. Слово Божие имеет дивную силу обновлять душу грешного человека. Не буду объяснять вам, как это бывает, а просто расскажу вам одно событие, которое было в Петербурге. Вот оно:
Жила семья, — бабушка и внук. Внук был гвардеец. Родители его умерли, когда он был ещё маленьким, а бабушка заменила ему их. Были они магнаты, несметно богатые, миллионеры. Владимир, так звали этого гвардейца, будучи ещё молодым человеком, был уже пресыщен всем тем, что только могла тогда дать жизнь русских богачей. Жизнь его, подобно богачу из сегодняшней притчи, проходила в веселии и пировании. Сердце у него было доброе, и товарищи любили его, как человека, у которого всегда всё можно было получить. Слова «нет» у него не существовало.
Но раз бабушка призвала Владимира и сказала: «Владимир, после моей смерти у тебя никого не будет. Товарищи тебя оберут, и ты погибнешь одиноким, несчастным человеком. Женись». Владимир ответил: «Хорошо, бабушка, я женюсь». Бабушка подыскала ему невесту, одну княжну из разорившейся семьи. Володя танцевал с ней на балах раза два-три, сделал предложение, а потом… так как свадьба была назначена только после Святок, а жизнь Владимира шла обычной для него чередой в тумане веселья и кутежей, — он даже имени её не сразу мог вспомнить, а если бы пришлось встретиться на улице, то, вероятно, и не узнал бы её. Но зато, чем ближе наступал день свадьбы, тем тревожнее становилось у него на душе.
Вот, наконец, наступил второй день после Крещения. Ему надо было ехать в своё военное учреждение, чтобы получить своё жалованье и отпуск на медовый месяц. Впервые он ехал по Петербургу в такое раннее время, да ещё в трезвом виде. Обычно, когда он ехал по Петербургу в такое, или ещё более раннее время, это бывало после ночи, проведённой в широком разгуле, и бывал он тогда в состоянии дремоты, не видя ничего кругом. А вот сегодня он как бы впервые видел Петербург в рабочее время, на всём лежал отпечаток серьёзности и деловитости утра столичного города. Да и на душе его лежало тяжёлым камнем что-то непривычно деловитое и серьёзное…
Брак… Семейная жизнь… Обязательства, каких он никогда не имел, не знал. Приехав в своё учреждение, он получил свои бумаги и деньги, — его большой кошелёк наполнился золотыми монетами. Когда он вышел, ему захотелось быть одному и идти. Он приказал кучеру ехать по мостовой, а сам пошёл пешком. Незаметно он дошёл до Казанского Собора, и тут как раз ударил колокол. Впервые его потянуло зайти в храм. Он, конечно, бывал на богослужениях, на молебнах, на панихидах, но только потому, что этого требовало его положение в обществе. А вот теперь появилась внутренняя потребность.
В Соборе был уютный полумрак. Чудотворный образ просто сиял в брильянтах. Белые лилии, — несмотря на зимнее время. Всё ещё шло чтение акафиста. Множество свечей и лампад. И всё люди, люди… молящиеся, плачущие. Он застыл. Он давно, давно не молился. Он только смог сказать: «Богоматерь! В жизни моей предстоит перелом. Если так должно быть, помоги мне. А если это всё не нужно, останови». И тут он сам подумал, что так не молятся, что он и не умеет молиться. И вдруг кто-то нежно тронул его за рукав. Это была нищенка с ребёнком на руках. «Барин, помоги», — прошептала она.
Он засунул руку в карман, вынул свой большой кошелёк и положил его в её руку. От тяжести этого кошелька она чуть не уронила его. «Барин, вскрикнула она, — я не могу взять его. Скажут, что я украла». — «Не бойся в кошельке моя карточка. Скажи, что я дал тебе». — «Барин, а как же вы? Ведь вы отдаёте всё, а сами…» — «Пойми же, у меня всё есть, мне ничего не надо». — «Хорошо, я беру. Знайте же: вы спасаете две жизни, мою и ребёнка. Как же мне отблагодарить вас»? — «Знаешь что? Да, ты можешь помочь мне. Я не умею молиться, а мне нужна молитва… вот сейчас, за мою душу. Иначе я погибну».
Она посмотрела на него, если так можно сказать, долгим сострадательным взглядом. Поклонилась и скрылась в толпе. Но вот он опять видит её. Она подходит к чудотворной иконе, кладёт своего младенца на одну из ступеней перед иконой и молится, кладёт земные поклоны. По бледному лицу её текут слёзы. Мороз пробежал по его спине, — он понял, это была молитва за него. Он быстро вышел из храма, прошёл один квартал до Большой Конюшенной. После полусумрака Собора яркое солнце на белом снегу ослепляло его. Он почувствовал резкую внезапную боль в глазах, потом в голове и… потерял сознание.
Когда он очнулся, он почувствовал, что лежит на столе, в полной форме гвардейского офицера… С ним произошёл летаргический сон, и теперь началось его пробуждение. Он ещё не мог шевелиться, не мог открыть глаз, но он всё слышал. Только он то думал, что он умер, и всё, что он слышал, он воспринимал как мертвец. А все кругом были уверены, что это покойник, и готовили его к погребению. И тут он понял всю изнанку жизни.
Вот он слышит два голоса: женский и мужской. Мужской голос говорит: «Хоть ради приличия приложи платок к глазам. Ведь он был твой жених». А женский говорит: «Папа, ты знаешь, как я ненавидела и презирала его. Только твои долги побудили меня согласиться на брак. Я не могу продолжать эту комедию». Потом подходили его товарищи. Все они были его должниками. «Вот хорошо, Володька умер, и я не должен возвращать то, что он, добрый человек, мне одолжил». И так всё дальше и дальше ему открывалась вся фальшь той жизни, в которой он жил. Одни только слёзы были искренними. Это рыдал его дядька, который заменил ему отца и мать.
А потом стали читать Псалтирь. Раньше он не понимал её. А теперь каждое слово псалмов волновало его пробуждающуюся душу. Вся глубина Божьей милости открывалась ему. Открывалась правда Божья на фоне человеческой лжи. А потом он услышал движение. Он понял, пришло духовенство, и стали служить панихиду. И вот, когда запели: «Со святыми упокой…», — и подняли его тело, чтобы переложить его в гроб, его грудная клетка вздохнула, он пришёл в себя и зашевелился. Нёсшие от страха уронили гроб и его, и выбежали из комнаты.
Владимир остался один. Но он уже был не тот. Посреди пустой комнаты стоял обновлённый Владимир… Когда всё успокоилось, он распределил всё своё имущество, — половину отдал невесте, всё оставшееся отдал бедным, все долги простил. Сам же в скором времени принял монашество и окончил свою подвижническую жизнь архимандритом Костромского монастыря.
Вот как Слово Божие обновляет человека!
Архиепископ Андрей (Рымаренко)
