Екатерина Щербакова

Бабушка Мария из Орловки и её храм

«В 90-м году батюшка говорит: „Давайте храм строить!“ А как же его строить? Он спрашивает прихожан: „Будем?“ Все говорят: „Будем, будем!“ Договаривались со всеми, а потом все шур-шур, и я одна осталась. Что делать?»

Мария Васильевна Кононенко, 80-летняя прихожанка храма Рождества Пресвятой Богородицы села Алексеево-Орловка Шахтёрского района, поделилась воспоминаниями том, как простые донбасские женщины ездили к митрополиту просить денег на храм, а потом этот митрополит стал раскольником. Как Николай Угодник спас от грабителя. Как возводили храм своими руками… 

 

И голод, и холод

Я из бедной семьи вышла. Родители работали в колхозе. Нас было семь душ детей. Папу убили на фронте, мама осталась с нами одна. Видели мы и голод, и холод: босыми ногами по снегу бегали в туалет. Ни обуться, ни одеться, ни поесть — ничего не было. Такую страсть перенесли! Печечка у нас в хатке была — облизали её до кирпича. Ни угля, ни дров, ни воды, ничего. И нас семеро. Прыгали в доме, чтобы согреться. Водичка в коридоре в ведре замёрзла — кулаком разобьём и похлебаем. По двое в больнице лежали, такие трудности перенесли — не дай Бог никому. А теперь вторая война — стреляют, стреляют…

А родилась я в селе Благодатном Амвросиевского района. Ещё девочкой ходила в церковь. Молиться нас научила мама. Она не верила, что отец умер, хотя и пришла похоронка. Помню, ставила нас на коленки перед иконами и говорила: «Читайте „Отче наш“ и просите: „Бозинька, пришли нашего папочку домой!“» Я тогда уже начала в школу ходить. Прихожу домой и говорю: «Мама, мы сколько молимся, чтоб Бог папочку домой прислал, а Он не присылает!» А мама отвечает: «Плохо вы молитесь, детки!» И плакала с нами всё время.

После войны тоже было очень тяжело. Земля не родила. Голод, холод — это были страсти Господни! Посеяли немного ячменька в огороде, как созревали колосочки — срезали их. Сделали жернова из камня, крутили, собирали мукичку. И вот мама заведёт тесто на воде, положит его печься — а оно горит: ни масла нет, ничего. Мы говорим: «Мама, что ж оно горит, и всё чёрное!» А мама отвечает: «Ешьте, детки, чернявые будете!» И мы, правда, все чернявые были. И красивые.

 

Пойду замуж — хоть на три дня от работы отдохну!

Мама нас подняла. Мы в пятнадцать лет все шли работать. Я в наймах дважды была: деток нянчила, полы мыла, есть готовила. Сначала у дяди, папиного брата. Восемь лет мне было, я нянчила мальчика. Потом у прокурора в Амвросиевке помогала.

Мама в колхозе работала. Саша, брат, в пятнадцать пошёл на шахту в Новопетровку. А мы тогда завели цыплят, они бегали у нас по двору. Вот мама и брат ушли на работу, а детки младшие есть хотят. Я поймала петушка, зарезала его, ощипала, а дальше не знала, что нужно делать. Кинула и сварила суп из непотрошёного. Пришли мама и брат с работы. Брат говорит: «Мам, чем-то воняет!» Мама пошла, вытащила того петуха, разрезала его, вынула утробу и говорит: «Ешь, сын: ребёнок сварил — значит, ешь!» Так мы жили, так выживали. Не дай Бог никому!

А в Орловку я попала так. Сестра двоюродная выходила замуж в селе Малая Шишовка, что возле Благодатного. Я была дружкой, а мой будущий муж — боярином. Втрескался в меня, и всё тут. Мне же совсем не хотелось идти замуж. Боялась: не знаю его, как решиться?

Я с пятнадцати лет работала на заводе черепичном. Был у нас частник, что детей брал на работу. Привозил из Амвросиевки песок, цемент. И вот шестьдесят вёдер песка пока принесу, да пять мешков цемента. Потом воды вёдер десять натаскать нужно было. Всё это перемешать, просеять. Потом массу в ящики — и триста черепичин сделать. Так мы работали. А тут жених этот подкатился ко мне, я и думаю: «Господи, пойду — хоть на три дня от работы отдохну!» Руки у меня тогда были разъедены — цемент 500-й марки страшно ел руки. Я не могла даже расчесать волосы, мама это делала. Не дай Бог, что было.

 

Если каждый день работать — как же есть им варить?

И вот я вышла замуж. Мне было девятнадцать лет. Работала как ишак: и в огороде, и по дому. Хата была глиной обмазана — я обвалила всё, поштукатурила. Мы такие, работящие, вся семья. Потом говорю мужу: «Давай построим дом!» В 1955 году начали, а в 1957 уже вошли в одну комнатку. Пошли у нас детки один за другим, две девочки, а потом мальчик.

Привыкла к мужу, хатку построили. Стали тянуть. Потом позанимали денег, москвичик купили — чтоб к маме ездить в Благодатное. А после москвича муж волгу купил. И так пошла жизнь потихоньку.

Исполнилось мне пятьдесят лет. Я тогда официанткой работала в ресторане «Шахтёр». Два дня работаю, два — дома, семья большая была: мы, да ещё свекровь, и свёкор, и две золовки. Если каждый день работать — как же есть им варить? Устроилась через день. Отработаю, наварю двадцатку борща, двадцатку компота, пряников напеку — мы зажили получше тогда. Пока пойду, отработаю, пока вернусь — уже нет ничего, всё поели. Опять на два дня готовлю. И так мы прожили много лет.

А когда мне исполнилось 58, муж умер, и я уже больше двадцати лет одна. Детей мы поопределяли, в Шахтёрске живут, а я тут, в Орловке. Домина большой, кухня и столовая есть — на большую семью строили. А теперь я тут одна.

 

Николай Угодник, помоги!

Семнадцать лет я отработала в ресторане. Как-то раз иду ночью со смены, и встречает меня бандит с ножом. Обычно у нас допоздна по улице молодёжь ходила, а тогда враг как прибрал всех: никого не было. И вот он меня то толкнёт, то поднимет, снял с меня серёжки — у меня золотые, цыганские были, красивые. А потом схватил меня — а я как закричу: «Господи, Николай Угодничек, помогите!» И он меня сразу бросил. Все молитвы как вышибло из меня, не помнила ничего. А Николая Угодника вспомнила — сразу оставил: «Иди, — говорит, — и не кричи!» И я пошла.

И вот в пятьдесят лет я пришла в Церковь. Раньше, конечно, ездила в Благодатное на службы, и здесь, в Орловке ходила, но реденько: семья была, некогда. А в пятьдесят пошла, и готова была всё из дома вынести туда. И посуду носила, и всё, что только можно. В огороде что уродило — туда! Так Господь мою душу посетил, я благодарна была настолько, что не могла иначе.

 

Давайте храм строить!

В 90-м году батюшка говорит: «Давайте храм строить!» А как же его строить? Он спрашивает прихожан: «Будем?» Все говорят: «Будем, будем!» Договаривались со всеми, а потом все шур-шур, и я одна осталась. Что делать? «Ну, давайте, — говорю, — что-то будем делать».

У нас тогда волга была, муж ещё жив был. И мы решили по шахтам посменно ездить, чтоб по ведомости люди подписывали хоть немного денег. На первую смену едем, потом на вторую, на третью. Кто-то с душой давал, а кто и посылал, и ругал нас. Но я всё перенесла.

А потом думаю: стоп, у нас же в Благодатном жил Филарет, который в Киеве стал митрополитом! Он был пономарём, а я девочкой бегала в ту церковь. Говорю батюшке: «Давайте я с бухгалтером поеду в Киев! Может, он меня и забыл, но я ему напомню. Вдруг денег даст нам на церковь?» Священник наш нас благословил, и мы отправились.

С Божьей помощью нашли дом, где жил митрополит. Открыла нам какая-то женщина. Говорю: «Я из Благодатного, передайте Филарету, пусть примет меня!» Через время та выходит: «Он вас примет, подождите только, он батюшек отпустит». Мы стоим, ждём — а есть хочется! Булку купили, поели с бухгалтером Любой там в коридорчике. И тут приглашают нас войти.

Заходим, зал огромный, посередине круглый стол. Мы сразу под благословение подошли, потом Филарет спросил, чего хотим. Я и рассказала: что из Благодатного, вышла замуж в Орловку, и стали мы храм строить, а денег не хватает. Он тогда говорит: «Ну, пишите заявление». Люба написала, он подписал. Должно было быть двадцать тысяч. А стали получать — перечислили только пять. Он тогда сказал: «Как потратите — приезжайте, я ещё дам». А потом пошёл раскол, и мы остались без помощи.

Помню, как-то поехали в Донецк, в администрацию, чтоб нам хоть немножко помогли. А чиновник говорит, строго так: «У нас церковь отделена от государства, своими силами стройте!» А как же самим, там у нас бабушки одни ходили, и тех мало. Но мы всё же начали своими силами всё делать.

Прихожане складывались: кто сто, кто двести рублей — на кирпичи. Но — дал Бог, построили. Трудно было, но сделали. И клумбы у нас, красивые, и ёлочки растут, и розы! Асфальт проложили. Хорошо очень стало. Когда вошли уже в стены нового храма, стали служить, то Матерь Божья так нам помогла! Прямо вот пошло, пошло дело. Потом бизнесмены стали нам понемногу перечислять деньги, и всё сложилось.

 

Дорожка к Господу

При нашем храме я и поваром была, и детей нянчила, что только не делала! Так дорожку протоптала к Господу, хотя бы Он мне хоть немножко грехов простил… Я и на клиросе пела, и сейчас пою. Залезаю на второй этаж, хоть там три ступеньки такие крутые!..

Недавно два месяца лежала в больнице. Такое давление было, голову не могла держать вообще. Думала, не выкарабкаюсь. Но вот уже неделю хожу в храм, сегодня Причастие приняла. Я так просила Господа, чтоб дал мне ещё покаяться. Просила: пусти меня, Господи, в храмчик, я же его так люблю! Я его своими руками строила.

Коровку держала, возьму бак молока (бывало, что ничего больше не было), чашки в сумку положу, пойду, в центре две буханки хлеба куплю. Приду в церковь, разломлю хлеб, людям молока в чашки поналиваю — вот уже я накормила их. Там тогда люди кирпичи складывали на поддоны, оттуда наверх подавали.

Я прихожан просила, и по понедельникам мы всегда собирались, работали. А потом говорю бабам: давайте ещё в среду соберёмся. Бывало, кто-то придёт, а большинство не хотят. Я сама приду, что-то сделаю. А потом уже шахта дала рабочих, стали больше делать. Один директор дал нам кирпич — мы так хорошо всё отделали внутри храма. А снаружи обложили облицовочным кирпичом — покупали на заводе, возили.

 

Я уже передала свой пост

Сейчас выживаем как? — ложишься спать и не знаешь, встанешь или нет. Так вчера стреляли у нас неподалёку! Страшно… У нас рядом линия фронта проходит. Нам перестали гуманитарку давать. Раньше хоть на ней жили. Пенсия у нас маленькая, две тысячи, хотя сейчас добавили, две шестьсот получаем.

Мне помогают. Теперь младшие стали работать в храме, а то ведь я и полы мыла, и клумбы тяпала, за всё бралась. Раньше прихожане не приходили, чтобы помочь, а сейчас ничего, дружненькие. Я уже передала свой пост другой прихожанке. Сегодня молодые и полы остались мыть, и кутьи наварили.

Меняются люди в храме. Наших мало стало приходить: кто поумирал, кого дети позабирали, потому что старики уже не в силах. А сейчас новенькие стали ходить. Немного, двадцать — двадцать пять человек.

Меня так любят прихожане! И соседи любят. Я всех призываю ходить в храм. Идите, пока ещё есть у нас литургия! Ведь не всегда так будет. Евангелие читаю день и ночь, там всё написано. Кто смеётся надо мной, кто говорит: «Она с ума сошла и пошла в церковь». Но я за всё благодарю Господа. Каждое утро стою на коленях и молюсь. И Господь мне так помогает! У меня и в огороде порядок, и во дворе всё блестит, побелено, красиво. Я каждое утро вставала, молилась, крестила огород, все растения. Я только с Богом живу. Например, ложусь спать: «Господи, как бы мне не проспать на службу!» И Он меня всегда разбудит.

Недавно отмечали мой юбилей — 80 лет. Столько людей приехало! И родственники из Благодатного, и священники. Всю масленицу соседи ходили ко мне. А я и говорю: «Давайте, раз такая неделя — приходите!» Так и праздновали. Слава Богу за всё!

Записала Екатерина Щербакова

Если у вас на приходе есть люди, о которых должны знать все — расскажите нам о них!